«Многие инстинкты столь удивительны, что их развитие, вероятно, покажется читателю затруднением, достаточным для ниспровержения всей моей теории», - писал Дарвин. Он, очевидно, считал, что инстинкт является неразрешимой проблемой, ибо его следующая фраза гласила: «Я могу здесь заранее сказать, что не занимаюсь вопросом о происхождении умственных способностей, как не занимался и вопросом о происхождении самой жизни» (Ч.Дарвин, «Происхождение видов», 1952, стр. 260).

Сегодня ученым так же далеко до объяснения становления инстинкта, как было далеко в свое время Дарвину. Эволюционист Гордон Раттрей Тайлор в 1983 году писал: «Факт тот, что генетический механизм не обнаруживает ни малейшего признака способности передавать видовую программу поведения... Когда мы спрашиваем себя, как вообще возникла какая-либо инстинктивная программа поведения и как она наследственно зафиксировалась, мы не получаем ответа».

Однако, в отличие от Дарвина и других эволюционистов, автор одной широко известной книги о птицах не видит никаких затруднений с объяснением одного из самых непостижимых инстинктов, а именно миграционного инстинкта. Он пишет: «Нет сомнений в том, что процесс был эволюционным: птицы, происшедшие из теплых климатических областей, вероятно, разлетались в поисках пищи» (Роджер Торн Петерсон, «Птицы», 1963, стр. 106).

Но может ли такой упрощенческий ответ объяснить удивительные подвиги многих перелетных птиц? Ученым известно, что всякие пробные путешествия и приобретенные навыки поведения не запечатлеваются в генетическом коде и поэтому не передаются по наследству. Миграция же, по общему признанию, обусловлена инстинктом и «не зависит от прошлого опыта» (так считают С.Э. Лурия, С.Д. Гоулд и С.Сингер в книге «Концепция Жизни», 1981, стр. 556). Рассмотрим несколько примеров.

Рекорд дальности держат полярные крачки. Они гнездятся в Арктике, а в конце лета летят на юг, чтобы провести антарктическое лето на паковом льду вблизи Южного полюса. Прежде чем взять курс на север, чтобы возвратиться в Арктику, они иногда облетают весь антарктический материк. Таким образом, за год они покрывают расстояние приблизительно в 35.000 километров. В обеих полярных областях имеются в наличии богатые источники пищи, поэтому эволюционист Дейвид Эттенбороу в книге «Жизнь Земли» (1979) поднимает вопрос: «Как они вообще обнаружили, что существуют такие источники пищи, столь отдаленные друг от друга?». Наука не дает на это ответа.

Такой же необъяснимой для эволюции является миграция полосатой древесной славки. Она весит всего лишь 20 грамм. Несмотря на это, с наступлением осени она отправляется с Аляски к восточному побережью Канады или Новой Англии, где обильно питается, накапливает жир и затем поджидает холодного фронта. Когда он подходит, славка отправляется в путь. Ее конечная цель - Южная Америка, но сначала она устремляется в сторону Африки. Пролетая над Атлантическим океаном и набирая высоту почти в 6.000 метров, она ловит преобладающий ветер, который уносит ее в сторону Южной Америки.

Откуда славка знает, что надо подождать холодного фронта и что это означает хорошую погоду и попутный ветер? Каким образом ей известно, что следует подниматься все выше и выше, туда, где холодный и разреженный воздух, содержащий на 50 процентов меньше кислорода? Откуда она знает, что только на такой высоте дует тот встречный ветер, который донесет ее до Южной Америки? Откуда ей известно, что надо лететь в сторону Африки, чтобы, благодари этому ветру, дрейфовать в юго-западном направлении? Ничего этого полосатая древесная славка не осознает. Когда она совершает над пустынными морями это путешествие протяженностью приблизительно в 4.000 километров в течение трех или четырех дней и ночей, ею управляет только инстинкт.

Белые аисты проводят лето в Европе, но на зимовку улетают за 13.000 километров в Южную Африку. Золотистая ржанка перебирается из арктической тундры в пампасы Аргентины. Некоторые виды куликов мигрируют за полторы тысячи километров от пампасов к самой оконечности Южной Америки. Таитянские кроншнепы совершают перелет с Аляски до Таити и других островов, пролетая до 10.000 километров над открытым океаном. Полет краснозобой колибри через Мексиканский залив на расстояние 1.000 километров гораздо короче, но не менее удивителен, если принять во внимание ее величину: она весит всего 3 грамма. В течение 25 часов она своими крошечными крылышками каждую секунду совершает до 75 взмахов - свыше шести миллионов взмахов без остановки!

Многие перелеты молодые птенцы совершают в первый раз без взрослых. Молодняк новозеландских длиннохвостых кукушек пролетает 6.500 километров пути до островов Тихого океана, чтобы встретиться там со своими родителями, которые вылетели раньше. Малые буревестники мигрируют из Уэльса (Великобритания) в Бразилию, оставляя позади своих птенцов, которые следуют за ними, как только научаются летать. Один птенец совершил шестнадцатидневный перелет, покрывая в среднем 740 километров в день. Другой малый буревестник был увезен из Уэльса в Бостон (США) - далеко в сторону от его обычного миграционного маршрута. И все же, преодолев за 12 с половиной дней 5.100 километров, он вернулся в свою родную нору в Уэльсе. Почтовые голуби, увезенные в каком угодно направлении за 1.000 километров от своего родного голубятника, за сутки прилетали обратно домой.

И последний пример, теперь уже с птицами, которые не летают, а ходят и плавают. Рассмотрим пингвинов Адели. Когда их увезли за 2.000 километров от их колонии и затем отпустили, то они быстро сориентировались и целеустремленно отправились не к родной колонии, откуда их вывезли, а к открытому морю, то есть к пище. Морем они в конце концов вернулись в колонию. Зимы, периоды почти сплошной ночи, они проводят в море. Но почему же во время полярной ночи пингвины не теряют ориентацию? Никто этого не знает.

Каким образом птицы совершают эти навигационные подвиги? Эксперименты показывают, что они, вероятно, ориентируются по солнцу и по звездам. Для компенсации смещения этих небесных тел они, видимо, используют внутренние часы. А если небо пасмурное? Для такого случая по меньшей мере некоторые птицы обладают своего рода магнитными компасами. Однако этого не достаточно. Им необходима в их головах «карта», на которой были бы обозначены исходный и конечный пункты. На карте должен быть также отмечен маршрут, так как он редко бывает прямым. Но все это не помогло бы, если бы они не знали своего местонахождения согласно карте! Чтобы определить направление в Уэльс, малый буревестник должен был знать, где он находился в тот момент, когда его выпускали в Бостоне. Почтовый голубь должен был знать, куда его увезли, прежде чем установить маршрут до своей голубятни.

Обитающие в Аляске карибу мигрируют зимой на юг на расстояние 1.350 километров. Многие киты путешествуют почти за 10.000 километров от Северного Ледовитого океана и обратно. Морские котики совершают миграции между островами Прибылова и южной Калифорнией, местами, которые находятся на расстоянии 4.800 километров друг от друга. Покинув побережье Бразилии, зеленые морские черепахи направляются к крошечному острову Вознесения, находящемуся в Атлантическом океане на расстоянии 2.200 километров, и затем возвращаются обратно. Некоторые крабы перемещаются по дну океана на расстояние до 240 километров. Лососи покидают реки, в которых они вышли из икры, проводят несколько лет в открытом океане, а затем, проплыв несколько сотен километров, возвращаются обратно в те же самые реки, в которых они родились. Молодые угри, родившиеся в Саргассовом море в Атлантическом океане, проводят большую часть своей жизни в пресноводных реках Соединенных Штатов и Европы, но на нерест они возвращаются в Саргассово море.

Осенью бабочки-монархи улетают из Канады и зимуют преимущественно в Калифорнии или Мексике. Расстояние некоторых перелетов составляет свыше 3.000 километров. Одна из них пролетела однажды за день 130 километров. Они устраиваются на защищенных деревьях - из года в год в одних и тех же рощах и даже на одних и тех же деревьях. Однако не одни и те же бабочки!

Дело в том, что весной, на обратном пути, они откладывают яйца на молочаях. Родившиеся таким образом новые бабочки продолжают миграцию в сторону севера, и следующей осенью они, как и их родители, совершают то же самое путешествие на юг, усеивая те же самые рощи. В книге «The Story of Pollination» (История опыления) об этом говорится: «Бабочки, отправляющиеся осенью на юг, являются молодыми особями, которые никогда до этого не видели мест зимовки. Что позволяет им находить эти места, остается одной из необъяснимых тайн Природы».

«Инстинктивная мудрость» не ограничивается миграцией. Следующие краткие примеры показывают это.

Каким образом миллионы слепых термитов координируют свои действия, чтобы соорудить сложные постройки и снабдить их кондиционером? Инстинкт.

Откуда ночным бабочкам из рода Pronuba известно, какие необходимы шаги для осуществления перекрестного опыления цветков юкки, благодаря чему зарождаются как новые растения юкки, так и новые бабочки? Инстинкт.

Откуда паук, живущий под водой в своем «водолазном колоколе», знает, что, когда иссякает кислород, он должен прорезать в своем подводном колоколе отверстие, выпустить несвежий воздух, заделать отверстие и затем пополнить запас свежего воздуха? Инстинкт.

Откуда жуку-дровосеку известно, что он должен отложить яйца под кору ветви мимозы, затем проползти приблизительно 30 сантиметров в сторону ствола и сделать в коре кольцевой надрез, чтобы умертвить ветвь, потому что в живой древесине из его яиц не выведутся личинки? Инстинкт.

Откуда детеныш кенгуру - величиной с фасоль, слепой и слаборазвитый - знает, что для того, чтобы выжить, он должен сам, без посторонней помощи пробраться сквозь мех матери к ее животу, залезть в мешок и прикрепиться к одному из ее сосков? Инстинкт.

Каким образом танцующая медоносная пчела сообщает другим пчелам, где находится нектар, сколько его там, на каком расстоянии, в каком направлении и на каких цветках он находится? Инстинкт.

Подобные вопросы можно было бы продолжать бесконечно. «Как это могло быть, - удивляется биолог Хельмут Трибутш в книге «Как Жизнь научилась жить» (1982), - чтобы столь сложные инстинктивные познания развились и затем передавались из поколения в поколение?». Наука не может объяснить этого. Как, впрочем, и Церковь.

Католическая, а особенно православная Церкви по причине своей архаичности и крайней теологической слабости не могут поспевать за наукой и корректировать научное мировоззрение современного человека в библейских рамках. Собственно говоря, православная Церковь вообще не занимается полемикой с дарвинистами, ибо не имеет высокопрофессиональных теологов, а главное - и нужды в этом не видит, так как большая часть ее паствы - необразованные старушки. Зато протестантская Церковь (наступательная и ориентированная на образованного человека) как раз активно полемизирует с эволюционистами, выпускает тысячи книг, где умело критикуются многочисленные слабые места в дарвинизме.

Однако удивительным оказывается, что в вопросе «инстинкта» протестантская Церковь не предлагает концепцию о Творце, а фактически повторяет научные воззрения. Так, в протестантской литературе теологи приводят несколько цитат из Библии, где упомянуто «инстинктивное поведение животных», и делают такой главный и общий вывод: «Инстинкт - мудрость, запрограммированная до рождения». Обосновывается это так: «Эволюция не может быть причиной. Однако для такого разума необходим разумный источник. Для такой мудрости требуется мудрый источник. Необходим разумный, мудрый Создатель. Тем не менее, многие сторонники эволюции автоматически отклоняют все подобные доказательства сотворения как неуместные доводы, заявляя, что они не являются предметом научного обсуждения».

Тезис «Инстинкт - мудрость, запрограммированная до рождения» - это, по существу, изложенное иными словами устаревшее предположение ученых, что инстинкт передается генами. В данном случае Церковь только повторяет это нелепое предположение, опровергаемое ныне всеми серьезными биологами.

Критикуя дарвинизм, теологи в качестве веского аргумента указывают, например, что птицы, обладая в своем сознании «картой» планеты, должны еще и УМЕТЬ находить на ней свое местоположение. А это, согласитесь, не «мудрость, запрограммированная до рождения», а работа СОЗНАНИЯ. Или равно бобры строят свои плотины вовсе не как точные копии друг друга (что являлось бы заложенной до рождения схемой поведения - заложенной генами или Богом), а как раз строят их ТВОРЧЕСКИ, умело пользуясь особенностями ландшафта и видами местной древесины.

Все-таки есть разница между чем-то, заранее заложенным, как программа роботу, - и сознательным, творческим поведением. На мой взгляд, в рамках концепции Сотворения теологи должны были иначе объяснять феномен «инстинкта». Кажется неубедительной и мысль о том, что «Бог все заложил заранее», и мысль о том, что «Бог управляет всеми инстинктами животных». Возможно, тут более верен некий промежуточный вариант: что Творец (или, если угодно, Природа) изначально создал систему механизмов, постоянно управляющих жизненными процессами на Земле. То есть - некие структуры (души?), осуществляющие управление и обменом веществ, и сложным видовым поведением.

Теология сознательно не подходит к таким определениям (более правильным с точки зрения картины Сотворения Мира) - так как понятие «душа» у Церкви «забронировано» только для человеческого сознания, а для живого у Церкви скорее определение «дух» - весьма размытое и темное, не имеющее внятного теологического понимания.

Теперь предлагаю вернуться на научные позиции и рассмотреть сам вопрос: а что такое вообще «инстинкт»? О чем вообще идет речь?

Хочу обратить внимание на огромное заблуждение: многие привыкли под «инстинктом» понимать любое якобы непроизвольное целесообразное поведение организма. Однако это - методологическая ошибка.

Есть два принципиально разных вида такого поведения. Один вид определяется известными науке источниками: генами, ферментами, прочим. Например, когда взрослый человек тянется к другому полу - это результат работы ферментов, это - инстинктивное поведение. Причем, ему можно сопротивляться. Например, когда у человека возникает тяга к уже женатой/замужней особи другого пола, а у шимпанзе или львов попытки овладеть самкой ведут к конфликту с вожаком животного сообщества.

И есть другой совершенно особый вид поведения, источником которого не являются ни гены, ни ферменты, ни вообще что-либо вещественное, что наука могла бы пощупать и увидеть. Это УМЕНИЯ, которые передаются без обучения новым поколениям. Причем, тут особь не может никак противостоять этому влиянию, ибо строго следует «устоявшимся» схемам поведения, где любой неверный шаг зачастую ведет к смерти. А самое интересное: эти схемы обладают определенным ситуативным разнообразием (ибо реализуются всякий раз при несхожих обстоятельствах), что дает существу некий «маневр творчества», без которого тоже следовала бы гибель.

С открытиями генов ученые поначалу решили, что нашли носитель, программирующий поведение. Однако их ждало разочарование. Относительно генетического аппарата известный биолог Г.Р. Тайлор пишет: «Нет ни малейшего указания на то, что он может передавать программу поведения определенного вида, например последовательность действий, соблюдаемую при постройке гнезда».

В рамках общей концепции биологии тут сложность вот в чем: появление новых органов или возможностей у новых видов существ обеспечивается одновременным появлением и системы управления этими органами, в целом - появлением новых моделей поведения. Теоретически можно, невзирая на огромные трудности, как-то представить себе создание, например, электрического угря, который стал вдруг охотиться с использованием электричества. Но как быть с теми видами, у которых появились уникальные модели поведения - без какого-либо создания новых органов?

Эволюционно это невозможно представить, ибо для накопления «материала» для такой новой модели поведения - должны быть носители в виде либо изменений в организме (чего нет), либо в виде информационной передачи удачного/неудачного опыта поколениям с их оценкой и планом на будущее - что означает ЦИВИЛИЗАЦИЮ, подобную Человеческой. Чего тоже нет ни у птиц, ни у пауков, ни у кого, кроме человека. Взглянем на типичный пример, упоминавшийся выше. Откуда паук-серебрянка, живущий под водой в своем «водолазном колоколе», знает, что, когда иссякает кислород, он должен прорезать в своем подводном колоколе отверстие, выпустить несвежий воздух, заделать отверстие и затем пополнить запас свежего воздуха? Любой неудачный опыт тут вел бы к смерти «экспериментатора». Мало того, если бы эта модель поведения вообще возникла как «результат проб и ошибок» насекомого, то она не была бы жестко задана и была бы «гибкой» для эволюционного развития, а значит - многие пауки эту модель нарушали бы для «продолжения эволюционного творчества» - и гибли бы при этом. На самом деле, согласно наблюдениям биологов, не была замечена НИ ОДНА особь паука этого вида, которая бы погибла, «забыв подышать» и осуществить эту модель поведения.

Все это ставит ученых в полный тупик. И правильнее все-таки называть «инстинктом» именно то, что вполне материально определяется работой генов или ферментов организма, влияя на его поведение (при сохранении сознанием известной степени контроля над этим - ибо в противном случае в каждой мышеловке лежала бы дохлая мышь, но они туда попадают отнюдь не так часто). А вот стойкие модели поведения, не передающиеся ни генами, ни опытом родителей - правильнее было бы разделить от понятия «инстинкт» и выделить как особую группу, как «необъяснимое разумное поведение». Куда вошли бы и гнезда птиц, и сети пауков, и дальние перелеты пернатых, и многое прочее.

Если живые существа получают КАК ЗАКОН четкие и СЛОЖНЫЕ, всегда многоступенчатые модели поведения - не генетически и не от принятия опыта родителей - то тогда откуда?

Склонен полагать, что тут работают механизмы то же порядка, что и объединяющие так называемых коллективных насекомых (ибо речь идет равно о передаче всему видовому сообществу некоей информации). Хочу предложить такую гипотезу: эти коллективные насекомые составляют единый организм, управляемый как бы «свыше» неким «единым сознанием сообщества» или «видовым сознанием». А с увеличением объема мозга у живых организмов это качество теряется, позволяя млекопитающим быть уже максимально автономными.

О странном коллективном поведении муравьев, термитов, пчел, ос и пр. ученые писали давно, объясняя все их взаимодействия реакцией на ферменты (то есть химически). Однако недавние исследования американских и германских ученых, описанные в журнале «Наука и жизнь», поставили Науку в тупик. Биологи решили исследовать вопрос, как для стай саранчи и комаров передаются сигналы об изменении направления полета. Их впервые снимали на замедленную съемку - и обнаружили, что эти стаи (у саранчи растянутые на километры) разворачиваются в своем полете МГНОВЕННО. Что исключает возможность передачи между ними слуховых (что в данном случае выше скорости звука) или иных сигналов (химических и любых прочих). Скорость «передачи сигнала» (если вообще таковой сигнал был и под ним понимать в итоге нервные импульсы-сигналы в мозгу саранчи) оказывалась почти мгновенной, а в ряде случае вообще мгновенной. То есть стая вела себя не как скопище особей, а как единый организм, управляемый единым сознанием или единой волей.

Кстати, загадкой для Науки остается и вообще превращение безобидных кузнечиков внезапно в коллективное насекомое - саранчу. В рамках предлагаемой мною гипотезы - эти насекомые на время просто обретают «коллективное сознание».

Виктор Степанович Гребенников, известный российский этимолог, умерший в 2001 году, привел в своих записках интересное наблюдение: «Когда в шестидесятых годах в нашей исилькульской квартире жили шмели, я не раз наблюдал такое. Иной молодой шмелек, пробравшись через длинную трубку из улья к летку в форточке и впервые покидая дом, не очень добросовестно запоминал местонахождение летка и потом долго блуждал у окон не только нашего, но и соседнего, похожего на наш, дома. А вечером, устав и «махнув рукой» на неважную свою зрительную память, садился на кирпичную стену дома точнехонько против улья и пытался меж кирпичами «проломиться» напрямик. Откуда было знать насекомому, что именно тут, в четырех метрах от летка в сторону и полуторах метрах ниже, за толщей полуметровой стены - его родное гнездо?»

Увы, это не натолкнуло ученого на вполне логичную мысль, что у шмеля помимо своего личного сознания есть еще и коллективное, которое в данном случае и указывало ему путь.

Этот пример и объясняет механизм удивительных «подвигов» перелетных птиц, которые в сути своей аналогичны замеченному Гребенниковым. Мозг у птиц невелик, ибо полет задает ограничения для органов, напрямую не связанных с полетом. Птицы - существа высокой эволюции, теплокровные, шедевр Природы. Но чем же Природе компенсировать малый объем мозга птиц? Везде это Природа компенсирует коллективным сознанием. И в данном случае им наделила птиц, которые просто переняли уже используемый у коллективных насекомых способ ориентации в пространстве.

Не является ли передвижение морских рыб стаями - тоже результатом коллективного сознания? Причем, они, как птицы, тоже совершают постоянные и вроде бы непонятные миграции по океану. Биологи машут рукой: мол, в стаи рыбы сбиваются только для того, чтобы противостоять крупным хищникам вроде акул и прочих. Это не только нелепо (ибо как раз сбившихся в кучу рыб проще ловить крупным хищникам океана, которые без таких стай и выжить бы не смогли), но еще и ненаучно. Ибо птицы в своих перелетах тоже сбиваются в стаи - но вовсе не из-за того, что им в воздухе могут угрожать несуществующие в Природе «летающие акулы» или «летающие касатки». Ясно, что раз у птиц есть некий принцип собираться в стаю - именно тот же принцип, а не страх перед хищниками, руководит рыбами. Причем руководит как раз вопреки инстинкту выживания, так как стая при появлении хищников разбегается в стороны.

В известной мере представление о «защитном бонусе стаи» возникло на примере стад жвачных млекопитающих, где действительно огромная масса рогов и копыт отпугивает хищника. Однако у рыб нет ни рогов, ни копыт (способных нанести хоть какой-то урон акуле), поэтому тут аналогия ненаучна. А главное: стада жвачных вовсе не перемещаются со своими какими-то целями по всей планете, преодолевая тысячи километров. А вот птицы, рыбы, насекомые сбиваются в стаи именно для этой единственной цели.

Зачем?

Каждый знает картину с таким названием, знаменующую начало весны, но никто не задается вопросом: а зачем они прилетели? Чтобы распространять по всей планете птичий грипп?

Если есть в этих процессах некий коллективный разум существ, то он напрямую связан с этими перемещениями, кажущимися для «нормальной биологии» ненужными. Ведь многие виды птиц никуда не улетают, как и многие виды рыб не мигрируют, а живут у себя постоянно. Почему же появилось это разделение? Хочу обратить внимание, что это «коллективное сознание» возникает только у тех, кто занят перемещениями по планете, а вот остающиеся на постоянное место жительство существа являют собой «индивидуалистов». 

Можно предположить, что этот коллективный разум - часть экосистемы, которая разделялась с создания вида географически при дрейфе материков, поэтому виды, сохраняющие в своем видовом качестве это качество, должны постоянно посещать эти теперь удаленные точки планеты - чтобы получать «заряд управления» для продолжения рода. То есть их экосистема была дрейфом материков как бы разорвана - и виды стараются, как Фигаро, быть «там и тут». Правда, это противоречит эволюционистской теории, согласно которой виды должны были приспособиться к новой среде, а не постоянно куда-то летать (плыть) и возвращаться, ее как бы для себя сохраняя.

А самый главный вопрос: чем вообще является это коллективное сознание видов, увязанное с экосистемами планеты, удаленными на тысячи километров? Что и как дает сам «заряд управления»?

Увы, предположение о коллективном сознании видов может иметь массу гипотетических предположений: от гипотезы об Океане как разумном родителе Жизни на Земле (а-ля Солярис Станислава Лема) - и до концепции о том, что мы живем в виртуальной среде, созданной Богом-Творцом, являя собой информационные продукты, управляемые Процессорами. Везде объяснение можно искать только в поиске самого этого коллективного сознания видов и в том, как оно реализуется на практике, в Природе. Теоретически можно придумать ряд экспериментов, проверяющих и гипотезу об Океане-Творце, и концепцию о нашем возможном виртуальном состоянии (подтверждающем, кстати, правоту Библии), и прочие возможные.

Хочу подчеркнуть, что это предполагаемое «коллективное сознание» у насекомых, рыб и птиц - только яркое выражение вообще существования некоей силы, отвечающей за все жизненные процессы: от обмена веществ до сложных моделей поведения у примитивных видов. Просто в тех же странных перелетах птиц оно более заметно, как бы очевидно.

Вообще говоря, странно для биологов вообще все, в том числе и сам человек. Непонятное можно в избытке найти в стадиях формирования его зародыша, где ощущается его связь с «чем-то» на непонятном уровне. Например, биологи пишут: «Многочисленные данные говорят о том, что клетки организмов и даже некоторые органы обладают определенной склонностью к спонтанной (самопроизвольной) деятельности, независимой от внешних раздражений. Так, например, клетки трехнедельного зародыша человека, из которых позже развивается сердце, уже осуществляют ритмичные сокращения, хотя в эту пору в них еще нет нервных клеток». Снова мы видим странное: передается некая «память поведения» - без наличия носителя этой памяти, а в данном случае - без даже наличия нервных клеток.

Знакомство с жизнью насекомых заставило некоторых биологов в недоумении говорить о какой-то «памяти у насекомых». Вернемся к приведенному ранее примеру с бабочками-монархами - и рассмотрим его подробнее. Итак, осенью бабочки-монархи улетают из Канады и зимуют преимущественно в Калифорнии или Мексике (3.000 км). Они устраиваются из года в год в тех же самых рощах и (!) на тех же самых деревьях, хотя при перелете происходит смена поколений. Возникает вопрос: как бабочки передают своему потомству это знание? Американские биологи Э.Адамс и Ф.Левин в ходе экспериментов доказали, что не может быть и речи о каких-то химических индикаторах или чем-то подобном. Они проследили с помеченных деревьев в Канаде путь помеченных бабочек в Калифорнию, затем пометили их потомство, появившееся весной на молочаях из кладок яиц. Это потомство вернулось на ту же самую группу помеченных деревьев, плотно закрытых в эксперименте полиэтиленовой пленкой - осев на полиэтилене, хотя рядом были открытые деревья. Неудивителен комментарий ученых: «Что позволяет им находить эти места, остается одной из необъяснимых тайн Природы». Тайны тайнами, но этот факт показывает, что экосистема имеет свои какие-то внутренние связи, ибо в данном случае бабочки и деревья ощущают себя единым организмом, способным своим субъектам доносить информацию НАПРЯМУЮ, минуя известные нам уровни материальных каналов передачи информации.

Но единым организмом как и на каком уровне взаимодействий материи? Вот где главный вопрос.

В этом примере с бабочками не остается лазейки даже для самого фантастического предположения о том, что «у бабочек есть свой язык, с помощью которого старшие поколения передали информацию о родных деревьях молодому». Ибо старшее поколение умерло до рождения молодого. Но как же передалась эта память?

Наверно, точно так, как передают память растения. С человеческой точки зрения мы, удивляясь передаче памяти у птиц или насекомых, все-таки как-то подсознательно можем полагать: ведь есть у этих существ какой-то мозг - вот как-то непонятно с его помощью что-то и передают. Но вопрос становится одиозно неразрешимым, когда мы видим наличие памяти у растений, которые никакого мозга как раз не имеют.

Я хотел бы в стороне оставить оспариваемые наукой исследования восприятия у растений американского биолога Клива Бакстера. Он вроде бы доказал в серии опытов, что растения способны чувствовать. Оказалось, что они реагируют на эмоциональное состояние человека, его желания и действия, на гибель животных и других растений. В конце 1960-х годов в одном из американских научно-популярных журналов появилась его статья «Доказательство первичного сознания у растений». Автор утверждал, будто открыл способность растений улавливать эмоции и мысли людей, а бестселлером стала основанная на его опытах книга «Тайная жизнь растений». Эксперименты Бакстера не смогли повторить ученые, а потому наличие РАЗУМА у растений (что утверждал исследователь) остается пока под вопросом. Поэтому исследования Бакстера тоже пока посчитаем спорными. Но вот наличие ПАМЯТИ у растений - вопроса не вызывает.

В том, что растения обладают памятью, убедились биологи университета в Клермонте (Франция), проведя опыт, который при желании может повторить каждый. Когда из земли появился росток с первыми двумя листочками, расположенными симметрично, один листок несколько раз надкололи иголкой. Растению как бы давали понять - в той стороне, откуда пришли уколы, есть нечто плохое, таится опасность. Сразу после этого, через несколько минут оба листка удаляли. Теперь у растения не оставалось травмированной ткани, которая напоминала бы ему, с какой стороны совершено нападение. Побег продолжал расти, пускал новые листья, ветки, бутоны. Но при этом соблюдалась странная асимметрия. Сам его ствол и вся листва были устремлены прочь от той стороны, откуда когда-то были нанесены уколы. Даже цветы распускались на другой, "безопасной" стороне. Спустя месяцы или много недель цветок явно "помнил", что произошло и с какой стороны пришло зло.

Вопрос: как у растения сохраняется эта память, если он не имеет ни нервной системы (способной реагировать на боль), ни мозга (способного запоминать)?

Дальше - больше. Ученые нашли, что безмозглые растения способны усваивать условные рефлексы не хуже животных.

Еще в 1959 году в “Докладах Академии Наук СССР” была опубликована статья В. Карманова с прозаическим названием “Использование автоматики и кибернетики в сельском хозяйстве”. В статье рассказывалось об опытах в лаборатории биокибернетики Института Агрофизики АН СССР. В институтской теплице были установлены чувствительные приборы, которые отмечали при пересыхании почвы, что побеги фасоли, которые там росли, начинали издавать импульсы в диапазоне низких частот. Эту связь исследователи попытались закрепить. Как только приборы воспринимали такой сигнал, специальное устройство тут же включало полив. Судя по результатам, благодаря этому у растений выработался своего рода условный рефлекс. Как только им требовался полив, они немедленно подавали сигнал. Мало того, растения вскоре, без участия человека, разработали для себя режим полива. Вместо обильного разового полива они выбрали самый оптимальный для себя вариант и включали воду каждый час минуты на две.

В научно-популярной прессе появились такие комментарии: «Надо сказать, что при виде осмысленного или лучше сказать сознательного поведения растений люди науки выражают не столько радость открытия, сколько растерянность и смущение. Да, нам легче бывает, пусть с оговорками, принять некоторую разумность существ, более близких нам, кошек, собак, дельфинов, чем приложить это качество к дереву или цветку…»

Помните об экспериментах с условными рефлексами, которые проводил академик Павлов? Биологи Алма-Атинского университета провели аналогичный эксперимент с растением. Через стебель филодендрона они пропускали электрический ток. Датчики показывали, что реагировал он на это весьма активно. Можно предположить, что ему это не нравилось. При этом, включая ток, рядом с цветком на одно и то же место всякий раз клали камень. Один и тот же. Это было повторено многократно. На какой-то раз оказалось достаточно просто положить камень - и филодендрон реагировал на это так же, как если бы ему был дан очередной электрический шок. У растения выработалась устойчивая ассоциация: камень положенный рядом, и удар тока, иными словами «условный рефлекс». Однако Павлов считал условный рефлекс функцией исключительно высшей нервной деятельности…

Какая же «высшая нервная деятельность» у растений? А ведь внимательное наблюдение за растениями заставляет их в этом заподозрить.

Растения не имеют глаз, но, тем не менее, неприметный хмель, безответный вьюнок, фасоль или горох неведомым образом способны воспринимать и различать предметы на расстоянии. Они простирают свои побеги вовсе не слепо. Как только на пути стебля на стене окажется выступ или гвоздь, за который можно уцепиться, растение направит свои побеги прямо к нему. При этом усик никогда не промахнется, не пройдет мимо. Если поставить побег перед выбором - на одинаковом расстоянии вбить два гвоздя, то он направится к более ржавому или загнутому, за который ему надежнее было бы ухватиться. Как это объяснить?

Растения отчетливо различают объекты, оказывающиеся в зоне их восприятия. На болотах растет насекомоядная росянка. Листья ее с тонкими липкими волосками всегда пребывают наготове схватить и заполучить на обед какую-нибудь зазевавшуюся букашку или комара. Стоит поднести на 4-5 сантиметров на кончике иголки муху, как листья росянки тут же начинают поворачиваться, а волоски вытягиваться в сторону добычи. Но если на кончике иглы вы поднесете ей что-либо несъедобное, росянка это просто проигнорирует - обмануть ее не удастся. Для существа, не имеющего ни глаз, ни обоняния, такая чувствительность удивительна и необъяснима.

Оказывается, растения способны воспринимать и то, что находится под землей. Степной кустарник в поисках влаги простирает свои корни во все стороны, насколько хватает сил. Но если где-то на его пути живет другой куст, оба тут же приостанавливают движение корней навстречу друг другу. Им чужого не надо. Корни узнают друг друга издали, не соприкасаясь.

Подобных наблюдений, сообщаемых с недоумением отдельными учеными, великое множество, но все это выпадает из сферы внимания Науки только потому, что она вбила себе в голову, что у растений не может быть никакого разумного поведения, никакой памяти. Редкие в Науке эксперименты в этой области оканчиваются обнаружением необъяснимых фактов - а все необъяснимое для Науки имеет тенденцию «забываться» и «уходить на задворки», ибо портит создаваемую академиками мозаику Мироздания.

А ведь начинать поиски того, что «извне» управляет поведением животных (является их памятью вида, источником моделей поведения, в том числе руководит полетами птиц), - надо начинать с растений. Так как они тут с научной точки зрения более «показательны»: демонстрируют наличие некоей «памяти» без наличия мозга и некоего «восприятия» без наличия соответствующих органов и сенсорных систем. Это означает, что и у животных надо искать ответ на аналогичные совершенно вопросы - вне мозга и вне вообще нервной системы. Это означает, что искать ответ надо вообще вне биологии существа. То есть - вообще НЕ ТАМ.

Ответ этот вопрос, как мне кажется, будет найдет вовсе не в узкой и зашедшей в полный тупик биологии, а в совсем иных сферах научного познания. В космологии и в открытии места нас в Мироздании, где познаваемая нами биология - только нечто производное, один из многих результатов работы глобальных Факторов, существование которых ныне не признается Наукой. Или в лучшем случае кажется только гипотетичным, как воспринимается даже знаменитая «Космогония» Станислава Лема.